Госпиталь 6 Москва Чернобыль Что Стало С Медсестрами

Когда персонал шел в палату к загрязненным радиацией больным, надевали спецодежду, перчатки, фартуки, маски. При выходе также проводилась обработка одежды, рук. Ограничивалось время пребывания персонала в зоне повышения радиоактивности. Никто из персонала лучевой болезнью не заболел.

В острый период, когда снижаются лейкоциты, человек беспомощен перед инфекцией. Мы проводили хорошую профилактику инфекционных осложнений и кровотечений, поэтому от них практически никто не умер. Умирали те, кто получил дозы облучения, после которых уже не восстанавливаются ни костный мозг, ни кожные покровы (с большой площадью и тяжестью лучевых ожогов).

Молоко с йодом – другое дело. При Чернобыльской аварии выделялся радиоактивный йод, и поэтому йодистые препараты назначали для уменьшения его воздействия на организм, а чтобы йод меньше раздражал желудок, запивали или смешивали с молоком. Йодистый калий — лекарственное средство, которое применяется при радиационных авариях при выбросах радиоактивного йода.

Знаю несколько человек, выживших после сильного облучения и умерших через много лет по причинам, не связанным с радиацией. У детей, которые были в зоне заражения, статистически подтверждено увеличение заболеваемости опухолевыми заболеваниями щитовидной железы. Кроме того, у лиц, получивших большую дозу облучения (100 и более бэр), перенесших лучевую болезнь и получивших лучевые ожоги, увеличено количество злокачественных заболеваний крови и рака кожи в области поражения.

В 1986 году Наталия Надежина была главным врачом клинического отдела Института биофизики МЗ СССР (на базе Клинической больницы № 6). В настоящий момент она – ведущий научный сотрудник лаборатории местных лучевых поражений и последствий острой лучевой болезни ФГБУ ГНЦ ФМБЦ им А.И. Бурназяна ФМБА России.

Они умирали, потому что их лечили в Москве»: герой, которого не показали в сериале «Чернобыль», рассказал правду об аварии (Обозреватель, Украина)

Перед этой бедой, примерно за полгода Леонид Телятников привел меня на контроль строительства 5-го энергоблока. И в ночь аварии там производилась сборка схем реактора. Я оставил там двух младших инспекторов, дал им задание. Сам ушел, поужинал, и уже задремал.

— Я служил в подразделении военизированной военной части №2 по охране атомной электростанции. Я был инспектором реакторного цеха №1. Контролировал работы, когда проходила загрузка и разгрузка топлива. Это называется профилактический ремонт. Он происходит 45 суток. Старое топливо выгружают, и загружают новое. В это время надо все покрасить, провести сварку там, где нужно, 98% спиртом протереть ТВС, одновременно химзащита обрабатывает специальными красками.

В ночь на 26 апреля 34 года назад инспектора пожарной безопасности на ЧАЭС Петра Шаврея разбудил звонок в дверь. «Станция взорвалась! Быстрее», — услышал он. На самом деле на Яновом мосту в Припяти тогда не стояла толпа зевак, как это показали в сериале НВО «Чернобыль». Зато за небольшим лесом из разрушенного реактора в небо уходил красивый огненный столб. Так горела радиация. В ту ночь на станции тушили пожар еще два его брата, Леонид и Иван.

— Однажды при загрузке топлива сорвался стержень с топливом и разбил охлаждающую рубашку. Тогда была большая утечка радиации. По всей территории станции грунт глубиной с метр сняли. Город Припять мыли, машины у нас позабирали. Мы домой пришли без формы, потому что она была грязная, шли в рабочем белом одеянии. Тогда все приборы зашкаливали. Симптомы были такие, как будто мы получили лучевую болезнь: слабость, тошнота, рвота. После этой аварии шесть человек из одной бригады умерли, в клинике, один за другим. Но нам ничего не говорили.

Знаете, почему эти ребята погибли, а мы остались живы? Потому что мы работали на своем объекте, мы знали, куда заходить, куда выходить. А их часть, где был Игнатенко, занимались охраной города. Они бывали у нас на учениях три раза в год, но хорошо объект они не знали. Они приехали, увидели, где горит, а это полыхала радиация. И пошли сразу туда, прямо в радиацию, попали в пекло. Если бы они поднимались, например, со стороны транспортного коридора, то все было бы не так. А так они поработали там минут 20, и все. Скорые только успевали приезжать и забирать их в больницу. А через сутки их самолетом отправили в Москву в больницу.

МЕДИКИ В ПЕРВЫЕ ЧАСЫ ПОСЛЕ АВАРИИ НА ЧЕРНОБЫЛЬСКОЙ АЭС

Старшего фельдшера Т. А. Марчулайте вызвала ночью на работу санитарка. Где-то в 2 ч 40 мин она уже принимала в приемном покое первых пострадавших. Вот что она рассказала о работе в первые часы после аварии:
«Я увидела диспетчера «Скорой» Мосленцову. Она стояла, и слезы буквально текли из ее глаз. В отделении стоял какой-то рев. У привезенных со станции открылась сильная рвота. Им требовалась срочная помощь, а медицинских работников не хватало. Здесь уже были начальник медсанчасти В. А. Леоненко и начмед В. А. Печерица.
Удивлялась, что многие поступившие – в военном. Это были пожарные. Лицо одного было багровым, другого – наоборот, белым, как стена, у многих были обожжены лица, руки; некоторых бил озноб. Зрелище было очень тяжелым. Но приходилось работать. Я попросила, чтобы прибывающие складывали свои документы и ценные вещи на подоконник. Переписывать все это, как положено, было некому…
Из терапевтического отделения поступила просьба, чтобы никто ничего с собой не брал, даже часы – все, оказывается, уже подверглось радиоактивному заражению, как у нас говорят – «фонило».

Казалось бы, механизм оказания первой помощи пострадавшим в случае радиационной аварии должен быть определен заранее. Их следовало принимать и обрабатывать непосредственно в санпропускнике атомной станции. Но, прибыв на ЧАЭС, врач Белоконь увидел, что принимать пораженных негде: дверь здравпункта административно-бытового корпуса №2, обслуживавшего 3-й и 4-й энергоблоки, была закрыта. Здесь было организовано лишь дневное дежурство. Пришлось оказывать помощь пострадавшим прямо в салоне машины «Скорой помощи».
Вскоре к Белоконь стали подходить те, кто почувствовал себя плохо. В основном он делал уколы с успокаивающими лекарствами и отправлял пострадавших в больницу. Скачек к тому времени уже увез в город первую партию пораженных, не дождавшись приезда врача. Люди жаловались на головную боль, сухость во рту, тошноту, рвоту. Они были возбуждены. Наблюдались определенные психические изменения. Некоторые выглядели будто пьяные.

В работу по обработке больных включились и наши хирурги А. М. Бень, В. В. Мироненко, травматологи М. Г. Нуриахмедов, М. И. Беличенко, хирургическая сестра М. А. Бойко. Но под утро все абсолютно вымотались. Я позвонила начмеду: «Почему больных на станции не обрабатывают? Почему их везут сюда «грязными»? Ведь там, на ЧАЭС есть санпропускник?». После этого наступила передышка минут на 30. Мы за это время успели разобрать кое-какие личные вещи поступивших. И где-то с 7.30 утра к нам стали привозить уже обработанных и переодетых больных.
В 8.00 нам пришла смена…».

Задействованный персонал медиков отдал все силы для спасения людей. Врач Белоконь сам из последних сил добрался со станции до больницы, где его немедленно уложили с теми же симптомами, что и у тех, кого он отправил сюда до этого.
На пределе сил работала на Чернобыльской станции фельдшер М. М. Сергеева, дежурившая в ту ночь в здравпункте административно-бытового корпуса №1 станции.

В ту ночь дежурство по «Скорой помощи» несли диспетчер Л. Н. Мосленцова, врач В. П. Белоконь и фельдшер А. И. Скачек. В приемном покое дежурили медсестра В. И. Кудрина и санитарка Г. И. Дедовец.
Вызов с Чернобыльской АЭС поступил вскоре после прогремевших там взрывов. Что произошло, толком не объяснили, но Скачек выехал на станцию. Вернувшись в 1 ч 35 мин в диспетчерскую с обычного вызова к больному, врач уже не застал своего коллегу и ждал от него телефонного звонка. Он раздался где-то в 1 ч 40 – 42 мин. Скачек сообщал, что есть обожженные люди и требуется врач.
Белоконь вместе с водителем А. А. Гумаровым срочно направились к станции, практически ничего не зная, что там происходит. Как потом выяснилось, в больнице не нашлось даже «лепестков», защищающих органы дыхания. За машиной врача выехали еще две «кареты», но без медработников.

Засекреченные тайны Чернобыля: Все, кого лечили в Москве; умерли

Обожаю разматывать клубки и сопоставлять истории. Например, старенькое забытое интервью с Анной Губаревой, онкологом Киевского института радиологии и онкологии, принимавшей первых ликвидаторов, завело меня в тьмутаракань поисковых запросов и многочисленных свидетельств.

Леонид Киндзельский был мужик с характером. Несмотря на настоятельные рекомендации московских коллег, он открыто отказался использовать этот метод: профессора смутило, что лечение острой лучевой болезни полностью совпадает с лечением острого лейкоза после лучевой терапии.

Атомная медсанчасть

Прибывшая из дома старший фельдшер Т. А. Марчулайте впоследствии вспоминала: «Я увидела диспетчера «Скорой» Мосленцову. Она стояла, и слезы буквально текли из ее глаз. В отделении стоял какой-то рев. У привезенных со станции открылась сильная рвота. Им требовалась срочная помощь, а медицинских работников не хватало. Здесь уже были начальник медсанчасти В. А. Леоненко и начмед В. А. Печерица. Удивлялась, что многие поступившие – в военном. Это были пожарные. Лицо одного было багровым, другого – наоборот, белым, как стена, у многих были обожжены лица, руки; некоторых бил озноб. ».

25 апреля 1986 года была запланирована остановка 4-го энергоблока Чернобыльской АЭС для очередного планово-предупредительного ремонта. В ходе остановки решено было провести испытание так называемого режима «выбега ротора турбогенератора», предложенного генеральным проектировщиком в качестве дополнительной системы аварийного электроснабжения. В 1:23:04 начался эксперимент. Из-за снижения оборотов насосов, подключённых к «выбегающему» генератору, и положительного парового коэффициента реактивности мощность реактора начала расти. В 1:23:39 нажата кнопка аварийно защиты на пульте оператора. В следующие несколько секунд зарегистрированы различные сигналы, свидетельствующие о быстром росте мощности, затем регистрирующие системы вышли из строя. Произошло несколько мощных ударов, и к 1:23:47—1:23:50 реактор был полностью разрушен.

4-й энергоблок в 1986 году.

Медикам запомнился обожженный Шашенок. Сотрудник пусконаладочного предприятия Владимир Шашенок в момент взрыва находился под питательным узлом реактора, где сходились импульсные линии от главных технологических систем к датчикам. Его нашли придавленного упавшей балкой, сильно обожженного паром и горячей водой. Уже в медсанчасти выяснилось, что у Шашенка перелом позвоночника, сломаны ребра. Марчулайте вспоминает: «Лицо такое бледно-каменное. Но когда к нему возвращалось сознание, он говорил: «Отойдите от меня. Я из реакторного, отойдите». Удивительно, он в таком состоянии еще заботился о других». Шашенок умер в реанимации в шесть утра.

В Припяти в ту ночь по «Скорой помощи» дежурили диспетчер Л. Н. Мосленцова, врач В. П. Белоконь и фельдшер А. И. Скачек. В приемном покое дежурили медсестра В. И. Кудрина и санитарка Г. И. Дедовец. Первый вызов с АЭС поступил почти сразу после взрыва. Что произошло, толком не объяснили, но Скачек выехал на станцию. В 1 ч 35 мин с обычного вызова в диспетчерскую вернулся врач Белоконь. Сколько-нибудь внятной информации о произошедшем не было. В 1 ч 42 мин. позвонил Скачек и сообщил, что есть обожженные люди и требуется врач.

Из терапевтического отделения потребовали, чтобы больные ничего с собой не брали, даже часы – все подверглось радиоактивному заражению. Марчулайте попросила, чтобы прибывающие складывали свои документы и ценные вещи на подоконник. Переписывать все это было просто некому.

Понятно почему. Для государства любые упоминания Чернобыля очень болезненны. До 91-го о нем вообще молчали. У многих ликвидаторов на этой почве были потом нервные срывы. Ты в зоне, тебе объясняют, что ты делаешь что-то очень важное. Работаешь по следу ядерного взрыва. Там мы чувствовали себя героями.

— Все химики знали, куда едут. Ясно было, что призыв по военной специальности. Особо никто не сопротивлялся. Кто не хотел — просто не являлся по повестке. Набор был срочный — кто пришел, тот пришел. Один не хочет, возьмут другого. Из нашего института призвали около 20 человек. Мы все его окончили один-два года назад. А всего из Москвы набрали примерно 150 человек. Мы приехали в Киев, потом нас перевезли в Чернобыль, и с начала июля наш «батальон лейтенантов» приступил к службе (народ подъезжал не одновременно, а по частям).

— Отдел наш находился во второй зоне. Третья зона начиналась в 15 км от нас — от узла перегрузки. К узлу подходила чистая машина, приехавшая со стройматериалами или бетонным раствором. На Копачах раствор и бетон из сравнительно чистых машин перегружался в «грязные», и грязные уже ездили только по станции.

Армия, например, оказалась совершенно не готова к той работе, которая ей была поручена. Армейские дозиметры-«карандаши» (еще их название — «глазки») были сразу забракованы. Они измеряли либо слишком маленькие дозы до 200 миллирентген, либо слишком большие — до 50 рентген. По ним не рассчитаешь, когда у человека предельная доза наступит.

Как велся контроль на участках Средмаша, я вам рассказал. Каждый, кто шел в зону, получал индивидуальный дозиметр. А в армейских подразделениях дозиметры выдавались только офицерам. По показаниям офицеров заносили дозы всей бригаде, с которой он работал. При том, что сам офицер на работу не выходил. Он привозил бойцов и сидел в машине и заведомо получал меньшую дозу, чем ребята, которые работали. А дозу им ставили по нему.

Что такое радиация и как с ней бороться, никто не знал. Поэтому в народе ходили разнообразные слухи. Кто говорил, что помогает йод, и все стали пить разбавленный йод. Другие слышали, что спастись можно водкой. В городах и поселках толпа выносила содержимое водочных магазинов, а стоимость самогона взлетела выше облаков. И шоферы, и сотрудники ГАИ от водочной профилактики еле держались на ногах, вывозить детей из зоны поражения в какой-то момент стало некому.

А через несколько лет после возвращения из армии Дмитрий почувствовал первые симптомы болезни, название которой прозвучало как приговор: рассеянный склероз. Врачи считают, что она была спровоцирована ликвидаторским прошлым Дмитрия. При этом мужчине удалось получить официальный статус ликвидатора только через 20 лет. К этому времени он уже оказался в инвалидной коляске и сейчас безнадежно борется с болезнью, отнимающей у него по капле подвижность тела и саму жизнь.

Вокзалы напоминали кадры художественных фильмов о гражданской войне: толпа, штурмующая вагоны, детские крики, плач. Эти люди никогда уже не вернулись в свои дома. После 3 июня, когда окончательно было принято решение отказаться от дезактивации зараженной местности, им разрешили небольшими группами в сопровождении сотрудников милиции на час-два поехать домой, чтобы забрать ценности, фотографии и документы. Но все были вынуждены пройти через пункты дозиметрического контроля. Все имущество так «фонило», что увезти не удалось почти ничего. Все пошло в радиоактивный могильник.

При этом множество специалистов получили сильнейшие дозы облучения и были отправлены в больницу вслед за пожарными. Работами руководил Александр Акимов, получивший смертельную дозу облучения и через две недели скончавшийся в московской больнице. Начальник караула 2-й военизированной пожарной части по охране Чернобыльской АЭС лейтенант Владимир Правик, руководивший тушением пожара, скончался в 6-й клинической больнице в Москве 11 мая 1986 года, как и его однокашник, начальник караула 6-ой военизированной пожарной части по охране Чернобыльской АЭС Виктор Кибенок.

Впервые о необходимости эвакуации заговорили к вечеру 26 апреля. В здании горисполкома прошло заседание Правительственной комиссии, принявшей такое решение. Утром 27 апреля по радио сообщили, что Городской совет народных депутатов в связи с радиационной обстановкой принял решение о временной эвакуации населения города в населенные пункты киевской области.

Свидетельствует Ю. Н. Филимонцев — заместитель начальника Главного научно-технического управления Минэнерго СССР:
Я приехал в Припять вечером 27 апреля. С дороги сильно устал. Потолкался в горкоме, где работала Правительственная комиссия, и пошел в гостиницу спать. С собой у меня был карманный радиометр, который мне подарили на Курской АЭС перед моим отъездом на работу в Москву. Прибор хороший, с суммирующим устройством. За десять часов сна я получил один рентген. Стало быть, активность в помещении составляла сто миллирентген в час. На улице в разных местах — от пятисот миллирентген до одного рентгена в час. »

Отыскали метрах в пятистах от горкома партии, возле кафе „Припять» у речного вокзала гору отличного песка. Его намывали земснарядами для строительства новых микрорайонов города. Со склада ОРСа привезли пачку мешков, и мы, вначале втроем: я, первый заместитель министра среднего машиностроения А. Г. Мешков и генерал Антошкин — начали загружать мешки. Быстро упарились. Работали кто в чем был, я и Мешков — в своих московских костюмах и штиблетах, генерал — в своем парадном мундире. Все без респираторов и дозиметров.

«Прилетели в Москву, а у меня давление страшно поперло. Произошло кровоизлияние в оба глаза. Пока в аэропорту „Внуково» собирали прибывших для отправки автобусом в 6-ю клинику, я вызвал свою служебную машину и поехал в свое привычное 4-е Главное управление при Минздраве СССР. Врач спросил, почему у меня красные глаза. Я сказал, что прострелило (кровоизлияние) в оба глаза, видимо, очень высокое давление. Врач замерил, оказалось: двести двадцать на сто десять. Потом уже я узнал, что радиация здорово нагоняет давление. Говорю врачу, что я из Чернобыля, что, видимо, облучился. Прошу проверить. Врач сказал мне, что они здесь не умеют лечить от радиации, и что мне надо ехать в 6-ю клинику. Тогда я попросил врача все-таки проверить мои данные. Он дал направление, я сдал кровь и мочу и пошел домой. Дома я хорошенько помылся. Перед отъездом я еще хорошо помылся в Чернобыле и Киеве. И стал отлеживаться. Но меня уже разыскивали. Позвонили и сказали, чтобы я срочно отправлялся в 6-ю клинику. Мол, там меня ждут. С большой неохотой при. ехал туда. Говорю:

Бак аварийного запаса воды на охлаждение приводов СУЗ необходим на случай, если откажет штатная система охлаждения. Смонтирован на высоте от плюс пятидесяти до плюс семидесяти метров в наружной торцевой стене центрального зала. Емкость бака — сто десять кубов. Свободно связан дыхательной трубкой с атмосферой. Если там и собирался радиолитический водород, то он должен был через воздушник уйти из бака. Что-то не верилось, что взорвался бак. Скорее всего взрыв гремучего газа мог произойти внизу, в сливном коллекторе, куда собирается возвратная вода из каналов СУЗ и который заполнен не полным сечением. Мысль работала дальше. Если взрыв внизу, то могло ударной волной вышвырнуть из реактора все поглощающие стержни и тогда. Тогда разгон на мгновенных нейтронах и взрыв реактора. К тому же, если верить Решетникову, разрушения огромные. Ну, хорошо. Взорвался бак СУЗ, что маловероятно, снесло шатер центрального зала и крышу сепараторных помещений. Но, кажется, разрушены еще помещения ГЦН. Их мог разрушить только взрыв изнутри, например, в прочно-плотном боксе.

Он вел себя в присущей ему манере. Вначале был тих, скромен, и даже чуть апатичен внешне. Колоссальная, мало контролируемая власть, вложенная в этого маленького сухонького человека, сообщала ему сладостное ощущение неограниченного могущества, и, казалось, он, как Господь Бог, сам решал, когда ему карать, когда миловать, но. Щербина был человек, и все у него произойдет как у человека: вначале подспудно, на фоне внешнего спокойствия, будет зреть буря, потом, когда он кое-что поймет и наметит пути, разразится буря реальная, злая буря торопливости и нетерпения:

— Да, но только до пятого мая — в этот день к нам явились «товарищи в штатском». Они обязали всех держать язык за зубами, изъяли истории болезней и другую документацию. Впрочем, пожарные не очень-то их испугались и после визита сотрудников спецслужбы говорили все, что хотели.

Затем Гейл выступил в Министерстве здравоохранения УССР перед украинскими врачами. Я там присутствовала. Тогда мы и узнали, как американский доктор лечил больных: убивал костный мозг и подсаживал донорский. Причем донорский материал проверялся на совместимость лишь по небольшому количеству параметров. В результате далеко не у всех он приживался. У многих организм отторгал чужой костный мозг, и пациент умирал. Когда на встрече в Минздраве врачи спрашивали Гейла, почему он применил такую методику, вразумительного ответа не услышали.

— Нет, самая обычная. В 1980-е запрещалось лежать в клинике в своих вещах: мужчины должны были носить выданные в больнице пижамы, а женщины — ночные рубашки. В конце апреля 1986 года к нам поступили одни мужчины. Пижам на всех не хватило, и пришлось выдать им ночные рубашки. Мужики в основном поступили крупные, и короткие дамские сорочки выглядели на них нелепо. Заметьте, что трусы больным не полагались, а всю их одежду, в том числе нижнее белье, пришлось забрать. Наши санитарки неизменно испытывали шок, когда в их присутствии больные в рубашках случайно наклонялись.

— В день на питание обычного больного полагались один рубль пятьдесят две копейки. Во время обеда все получали по пятьдесят граммов мяса. Его варили с борщом или супом, затем доставали из кастрюли, делили на порции и клали каждому в тарелку. Но на питание пострадавших от радиации на ЧАЭС тратили гораздо большие суммы. Таким пациентам давали вдоволь мяса, рыбы, дефицитные тогда языки, красную икру. Хорошее питание стимулировало обменные процессы в организме, благодаря чему выводились радионуклиды. Кроме того, продукты с высоким содержанием белка способствовали восстановлению показателей крови, которые у переоблученных резко ухудшились.

— 26 апреля 1986 года нашего руководителя профессора Леонида Киндзельского вызвали в Министерство здравоохранения Украинской ССР и сообщили, что на Чернобыльской АЭС произошла авария, — продолжает Анна Губарева. — Леонид Петрович занимал тогда должность главного радиолога республики. Ему поручили с группой коллег неотложно отправиться в Припять, чтобы обследовать пожарных и персонал станции, ведь эти люди получили огромные дозы облучения в ночь аварии.

Госпиталь 6 Москва Чернобыль Что Стало С Медсестрами

Полковник Александр Сергеевич Гудков, участник тушения пожара 23 мая 1986 г. на 4-м блоке ЧАЭС:
– Перед пожаром никаких медицинских препаратов выдано не было, и лишь через несколько часов после завершения тушения медики передали нам так называемую йодную профилактику, которая уже никакого влияния не оказала. Сразу после выхода из помещения станции по окончании тушения почувствовал себя плохо. Было сильное головокружение, тошнота, поднялась температура тела, но, несмотря на это и на то, что В.M. Максимчук, которого после пожара уложили в госпиталь, сказал мне, чтобы я тоже срочно обратился за медицинской помощью и покинул зону, сделать это не удалось. Сначала пришлось долго и нудно докладывать «высокому начальству» об обстоятельствах тушения, а затем сменяющий меня представитель 1-го управления Главка полковник Трифонов попросил задержаться, чтобы ввести его в курс дела и передать смену.
По прибытии в Москву в радиологическом отделении ЦГ МВД СССР у меня обнаружились следы сильного радиационного загрязнения ступней и участка кожи на бедре. Дозиметрический прибор просто зашкаливал, при этом доктор, осматривавший меня, посчитал, что я привез с собой обувь и брюки из Чернобыля. Проверил, и все стало ясно. Обувь и одежда чистые. Пришлось долго и нудно мыть ноги дезраствором и срезать нити на них. И немудрено, ведь тушить пришлось в полукедах. Каждый заход в зону сопровождался полной сменой одежды и обуви в санпропускнике, и перед пожаром, когда в обычном режиме приходилось ходить на станцию постоянно, в санпропускнике были только хлопчатобумажные робы и полукеды.
Затем я был направлен в реабилитационный госпиталь МВД СССР «Лунево». Так как о втором пожаре на 4-м блоке ЧАЭС говорить и фиксировать было запрещено, всем нам были поставлены не соответствовавшие действительности диагнозы. Мне, например, записали «вегетососудистую дистонию».
Так как через 2–3 недели наступило серьезное ухудшение состояния, я был переведен в Центральный госпиталь МВД СССР. Появились существенные изменения в составе крови, обнаружилось интенсивное внутреннее кровотечение, появилась слабость, повышенное потоотделение. Трудно было самостоятельно встать, постоянно тошнило, кружилась голова. Постоянно ставились капельницы с кровью, делались и различными медицинскими препаратами.
Меня возили на консультации в 6-ю радиологическую больницу, в гематологический и онкологический центры. В результате установлены: диффузный зоб, увеличение, уплотнение, наличие крупных узлов в щитовидной железе, измененный состав крови.
Положение было настолько серьезным, что ко мне, сутками находившемуся в полуобморочном состоянии, несколько раз вызывали жену, чтобы попрощаться.
Пробыв в госпитале более трех месяцев, я был выписан в пятницу, как мне объяснил мой лечащий врач, для того, чтобы не ставить вопрос о комиссовании, на 2 дня (выходные).
В эти дни, будучи дома, я, испытывая постоянную слабость, головокружение, упал и, как потом выяснилось, сломал позвоночник (компрессионный перелом).
Таким образом, я вернулся в понедельник в ЦГ с подозрением на перелом позвоночника.
Была очень большая проблема — хирурги требовали рентгеновские снимки, а терапевты и радиологи категорически возражали, утверждая, что я получил запредельную дозу облучения и дополнительные рентгеновские воздействия могут быть губительны. Все же решили сделать один снимок и подтвердили перелом.
Затем еще более двух месяцев в ЦГ МВД СССР мы проходили лечение вместе с В.М. Максимчуком. Затем реабилитация дома в течение нескольких месяцев.

Зоной проживания с правом на отселение является часть территории РФ, которая пострадала от катастрофы на Чернобыльской АЭС, с плотностью загрязнения почв цезием-137 от 5 до 15 Ки/кв. км (ст. 10 Закона РФ от 15.05.91 № 1244-1 «О социальной защите граждан, подвергшихся воздействию радиации вследствие катастрофы на Чернобыльской АЭС», далее — Закон № 1244-1). Граждане, проживающие в этой зоне и добровольно выехавшие из нее, относятся к лицам, подвергшимся воздействию радиации вследствие чернобыльской катастрофы (п. 11 ст. 13 Закона № 1244-1). Согласно ст. 22 Закона № 1244-1 данной категории граждан предоставляются меры социальной поддержки, предусмотренные ст. 17 Закона № 1244-1.

Немаловажным является и тот факт, что 6 Городская клиническая больница предлагает довольно высокий уровень профессиональной диагностики и лечения, ведь здесь работают врачи с высокими достижениями в своей области: два доктора наук, 14 кандидатов медицинских наук, 72 врача имеют высшую и первую квалификационную категорию.

В гостинице в первый же день дозиметристы меня замеряли. Одежда, сумка, кошелек, туфли, – все «горело». И все это тут же у меня забрали. Даже нижнее белье. Не тронули только деньги. Взамен выдали больничный халат пятьдесят шестого размера, а тапочки сорок третьего. Одежду, сказали, может, привезем, а, может, и нет, навряд ли она поддастся «чистке». В таком виде я и появилась перед ним. Испугался: «Батюшки, что с тобой?» А я все-таки ухитрялась варить бульон. Ставила кипятильник в стеклянную банку. Туда бросала кусочки курицы. Маленькие-маленькие. Потом кто-то отдал мне свою кастрюльку, кажется, уборщица или дежурная гостиницы. Кто-то – досочку, на которой я резала свежую петрушку. В больничном халате сама я не могла добраться до базара, кто-то мне эту зелень приносил. Но все бесполезно, он не мог даже пить. Проглотить сырое яйцо. А мне хотелось достать что-нибудь вкусненькое! Будто это могло помочь. Добежала до почты: «Девочки, – прошу, – мне надо срочно позвонить моим родителям в Ивано-Франковск. У меня здесь умирает муж». Почему-то они сразу догадались, откуда я и кто мой муж, моментально соединили. Мой отец, сестра и брат в тот же день вылетели ко мне в Москву. Они привезли мои вещи. Деньги.

Мутации, происходящие с организмом, это не только выраженные изменения внешних или внутренних органов, самые опасные мутации происходят на клеточном уровне, что может проявляться, например, в омоложении болезней. К последствиям аварии в Чернобыле, можно отнести патологии щитовидной железы, желудочно-кишечного тракта, всплеск детской онкологии, не возрастные заболевания опорно-двигательного аппарата.

Елена Л. родилась и проживала в Брянской области. В 1986 она заканчивала 8 класс. В школе, вскоре после аварии на ЧАЭС, учащимся стали раздавать йодсодержащие препараты. Впоследствии, Брянскую область специалисты признали наиболее пострадавшим от Чернобыльской катастрофы регионом России. После аварии на зараженных территориях в Брянской области население составляло около 477 тысяч человек.

Самолёт с комиссией приземлился в киевском аэропорту Борисполь. У трапа прилетевших встречает всё руководство Украины. Помятые костюмы, встревоженные лица. Кавалькада чёрных «Волг» и «Чаек» в сопровождении милиции выезжает в сторону Припяти. Начинает смеркаться.

Члены правительственной комиссии ждут во Внуково замглавы правительства Бориса Щербину, который не успел вернуться в Москву из командировки. Все напряжены и немногословны. «Возможно, мы стали свидетелями огромной катастрофы, чего-то вроде гибели Помпеи», — размышляет Легасов.

Москва. В заседании актива Минсредмаша объявлен перерыв. Замдиректора «курчатовки» Легасов пьёт чай с учёным секретарём. В кабинет врывается замминистра Александр Мешков, скороговоркой сообщает о серьёзной аварии в Чернобыле, включении Легасова в правительственную комиссию и необходимости к четырём часам дня прибыть в аэропорт Внуково для отправки в Припять.

Припять. Весь город уже слышал о пожаре на АЭС, но не знает причин. Люди занимаются субботними делами. Дети вернулись из школ. Взрослые гуляют, пьют пиво, обсуждают предстоящее открытие парка аттракционов и завтрашний футбольный матч киевского «Динамо» со «Спартаком». В небе над четвёртым блоком виден чёрно-серый дым.

Первый замдиректора Института имени Курчатова Валерий Легасов просыпается в своей московской квартире. За окном солнечное утро. Легасову хочется отправиться за город с женой, но нужно ехать на совещание (партхозактив) в Министерство среднего машиностроения, курирующее атомную энергетику.

Забытые герои

— Мне напомнили о том, что я как врач буду отвечать за свой подход. Меня заверили, что, если вопреки запрету я пересажу костный мозг водителю Бурчаку, подвозившему стройматериалы к разрушенному четвертому блоку ЧАЭС, и он после операции скончается, я лишусь не только звания профессора. Это были тогдашний первый заместитель министра здравоохранения СССР Щепин и начальник Главного 2-го управления МЗ СССР Михайлов. В то время украинские радиологи фактически были лишены возможности дискутировать с московскими коллегами, поскольку именно последние редактируют отраслевые издания, формируют оргкомитеты научных конференций по медицинской радиологии. Тем не менее для того, чтобы помочь шоферу Г.Н.Бурчаку, врач Б.М.Байтман дает кровь для прямого переливания. Увы, сдвиги незначительны. И тогда водителю, дважды добровольно выезжавшему в зону реактора, пересаживают консервированный костный мозг. И дело начинает улучшаться.

— У нас были пожарные из того же караула Правика, бойцы которого лечились и в Москве. В частности, Леонид Шаврей был в первой шеренге пожарных, а потом с крыши блока «В» наблюдал, что делается в жерле разрушенного 4-го реактора. Недавно он ездил на лечение в Израиль, где по хромосомным аберрациям ему реконструировали полученную дозу — 600 БЭР (острая лучевая болезнь) … Все дело в том, что при пересадке костного мозга мы воспользовались методикой Джорджа Мате, успешно примененной еще в 1967 году во время аварии на АЭС в Югославии. Методика разработана для лечения так называемой цитостатической болезни. А в 6-й московской клинике пользовались методикой, применяемой при острых лейкозах. Их основным отличием было то, что цитостатическая болезнь — это резкое подавление кровообразования, возникающее у онкологических больных вследствие применения лучевой терапии или же медикаментозной, которая имитирует ее. По методике Мате к собственному костному мозгу подсаживают донорский. Пока начнется реакция отторжения, донорский выполняет основную работу по кровообразованию. За это время собственный успевает восстановить свои кроветворные функции. При лейкозе раковым процессом поражен и костный мозг. Поэтому его допоражают радиоизлучением и удаляют. Московским пациентам давали химический препарат метотрексат, имитирующий лучевую терапию.

— Врачи с нами работали не так, как в Москве. Там боялись ребят, шарахались от них. Врачи приходили к ним в защитной одежде, как в скафандрах. В первые дни капельницы им никто не ставил, а две недели давали какие-то таблетки. Их расселили по боксам. А с нами врачи разговаривал. Потом главный врач Московской больницы №6 Гуськова вместе с американским профессором Гейлом прилетели к нам, посмотреть, как Киндзельский нас лечит. Наш врач одевал только халат, а они зашли в своих скафандрах, боялись украинской радиации. Леонид Петрович берет карточку каждого и зачитывает, как нас зовут, какие анализы у нас. Меня поразило, как Гейл подходит ко мне и через переводчика говорит, мол, этот протянет лет семь. А брату, Леониду он дал от 3 до 5 лет. А мой брат еще 25 лет прожил, и я жив до сих пор. А ребята в Москве остались на кладбище. После того, как главврач Московской больницы Гуськова Ангелина Константиновна сняла Киндзельского с должности, он все равно к нам приходил, говорил, что нас не бросит. «Они мне запретили работать самостоятельно, а я спасал человека», — говорил он. А Москва хотела, чтобы он работал по методике Гейла. У брата донорский мозг прижился, он стал выздоравливать. А они своими экспериментами убили людей. Как так получилось, что у нас умер только один человек, а в Москве почти все? После этого Киндзельского восстановили в должности. И Гуськова снова приезжала и просила, чтобы он поделился своей методикой. Но он ей не дал, Москва ее не получила, а вот Америка получила.

После аварии на Чернобыльской АЭС больше сотни человек станционного персонала и пожарных получивших большие дозы облучения были госпитализированы в Москву в институт биохимии более известный как Московская больница номер 6. В Москву, а также в Киевский институт рентгенорадиологии и онкологии. Леонид Петрович Кендзельский, главный радиолог Минздрава УССР в то время был руководителем клиники при институте. Мужчина лет пятидесяти, невысоко роста с усталым видом, но абсолютно спокойный и собранный производил впечатление хорошего строевого офицера, побывавшего на фронте. В общем то в каком-то смысле так оно было. Это был фронт и не один. С одной стороны, Киндзельский боролся за жизнь своих пациентов, а с другой ему пришлось столкнуться с жёстким мнением коллег из Москвы, которые крайне настоятельно рекомендовали придерживаться Московских методов. Официальная делегация из Москвы была в ярости от того, что в Киеве происходят подобные операции по пересадке костного мозга чего быть, по их мнению, не могло априори. Ввиду того, что профессор Киндзельский был против метода коллег из Москвы, он был снят с должности главного радиолога союза.

В июне 1986 года, доктор Гейл приехал с визитом в Киев. Медики, профессора, гематологи задавали Гейлу вопросы, он не смог ответить практически ни на один из них. Все были очень потрясены. Потом, через несколько лет, выяснилось, что этот человек не имел медицинского образования и не имел права вообще прикасаться к больным.

Забытый герой Чернобыля

— В день на питание обычного больного полагались один рубль пятьдесят две копейки. Во время обеда все получали по пятьдесят граммов мяса. Его варили с борщом или супом, затем доставали из кастрюли, делили на порции и клали каждому в тарелку. Но на питание пострадавших от радиации на ЧАЭС тратили гораздо большие суммы. Таким пациентам давали вдоволь мяса, рыбы, дефицитные тогда языки, красную икру. Хорошее питание стимулировало обменные процессы в организме, благодаря чему выводились радионуклиды. Кроме того, продукты с высоким содержанием белка способствовали восстановлению показателей крови, которые у переоблученных резко ухудшились.

Больше всех облучились ныне покойные профессор Киндзельский и заведующая отделением Нина Алексеевна Томилина. Тут нужно сказать, что в полости рта и желудках наших пациентов появились причинявшие боль эрозии, вызванные воздействием радиации. Эрозии во рту смазывали раствором дефицитной метиленовой синьки. Она хранилась у Нины Алексеевны. Каждый день больные выстраивались в очередь, и она лично выполняла процедуру. Нина Алексеевна больше других врачей находилась рядом с чернобыльскими пациентами и получила самую большую дозу облучения.

— К сожалению, нет. Поначалу мы даже не подозревали об опасности получить дозу радиации от больных. Узнали об этом случайно: радиологи периодически проверяли с помощью дозиметров наших пациентов, кто-то из медиков остановился рядом с прибором, и раздался тревожный звуковой сигнал. После этого случая врачей и медсестер, работавших с переоблученными, проверили в гамма-камере. Нам сказали, что норма военного времени не превышена. Однако приняли меры, чтобы хотя бы не нести радиацию своим детям, мужьям. Одежду, в которой общались с пациентами, оставляли на работе. Периодически сами ее стирали. Никто из врачей чернобыльский статус не получил. Из тех, кто тогда лечил у нас переоблученных, на сегодняшний день в институте работаю только я. Мы все пострадали от радиации. За минувшие годы я дважды перенесла онкозаболевания. Кстати, курс лечения проходила в палате, которую нам отремонтировали наши чернобыльские пациенты в благодарность за спасенные жизнь и здоровье.

Профессор Киндзельский выбрал иной метод лечения: внутривенно вводил в кровь стволовые клетки. В течение нескольких суток они выполняли функции костного мозга, затем умирали и выводились из организма. А тем временем собственный костный мозг больного отдыхал, выходил из криза, и человек постепенно выздоравливал.

— Пациенты каждый вечер смотрели в холле нашего отделения телевизионные выпуски новостей, и когда сообщалось о гибели их товарищей в Москве, спрашивали нас: «Почему ребят не спасли?» Мы тогда не знали ответ, говорили, что те, кто скончался, вероятно, получили очень большие дозы облучения. Пациенты возражали: «Но мы находились рядом с ними! Как же они могли облучиться больше нас?»

П.Паламарчук ― Дятлов Анатолий Степанович был специалист высокого класса. Он прошел от подводной лодки, Комсомольск-на-Амуре и так далее. Приехал. И он был, действительно, реакторщик. Ну, там были кое-какие моменты, я их, конечно, всех не знаю. Он не было моим непосредственным начальником. Но то, что они присутствовал этими испытаниями, это был факт. Но я не считаю его виноватым. Это мое мнение.

Здесь уже идет куча вопросов. Уже прошло 33 года. Люди в комментариях обсуждают, что случилось на Чернобыльской станции? Что произошло? Кто накосячил? Пробились ли американцы, или кто-то был нетрезв… Ну, естественно, все специалисты — тут вопросов не никаких. Но вот один из вопросов такой: «Кого подозревают сами участники передачи? Наверняка назывались за глаза персоны». Кто виноват? Был там один виноватый?

П.Паламарчук ― Я очень много думал, и хотелось мне даже написать какую-то книгу воспоминаний и так далее, с подтвержденными фактами того, что там происходило. У меня такие были впечатления: то хочется, потом опять не хочется, потом еще чего-то… Конечно, для история для поколения… я бы хотел, наверное, увидеть, чтобы были подлинные какие-то данные, факты и так далее. Вот так…

П.Паламарчук ― Я не чувствовал. Там боковые эти панели были вообще выбиты. 27-я отметка, ну, что такое 27 метров. А там — пропасть. И когда пробрались мы в это помещение, смотрю: приборы на месте, там видно вода была и так далее. Как потом выяснилось, там два трубопровода, которые шли из турбины в бассейн-барботер. Вот там их разорвало и облило его водой.

П.Паламарчук ― Некоторые по-разному смотрят. Мое мнение такое, что это несовершенство конструкции реактора. Персонала там, возможно, какая-то маленькая доля была. Но сказать, что там паники такой… это я не видел. На глазах там оперативный персонал и так далее, то есть все сработали…

Госпиталь 6 Москва Чернобыль Что Стало С Медсестрами

И казалось, что в таком состоянии не до мирских радостей и горя, не до судеб своих товарищей. Сам ведь на краю гибели. Но нет! Пока мог еще говорить, Владимир Правик пытался узнать через сестер и врачей, что с его друзьями, как они? Живы ли? Продолжают ли еще борьбу, теперь уже со смертью? Он хотел, чтобы они боролись, чтобы их мужество помогало и ему. И когда каким-то непостижимым образом все же доносились вести: умер. умер. умер. — как само дуновение гибели, — врачи говорили больным, что это не у нас, что это где-то в другом месте, в другой больнице. То была ложь во спасение.

Реакторы типа РБМК по конструкции порочны и несут в себе возможность «положительного останова», то есть взрыва, и впредь, несмотря на все принятые меры. Ведь этот реактор по-прежнему имеет положительный температурный, паровой и концевой эффекты реактивности, суммарное значение которых слишком велико. Собрать эти эффекты в сумму непросто, но возможно. В Чернобыле они сошлись вместе и показали, что из этого выходит.

Я хотел бы выразить большое недовольство относительно распространенной в атомной энергетике практики ,,сжигания» и ,,выжигания» временных ремонтных рабочих. Под этим мы подразумеваем привлечение плохо проинструктированного и неподготовленного персонала к временному выполнению „горячих работ» (радиоактивных). Из-за отсутствия понимания риска хронического облучения такой персонал с большой вероятностью может создать радиационные аварии, в результате которых может быть причинен вред как ему, так и другим людям. Я считаю практику „выжигания» персонала глубоко аморальной, и до тех пор, пока в атомной энергетике не откажутся от подобной практики, я перестану быть активным сторонником этой отрасли.

Возле СИУРа Лени Топтунова дежурил его отец. Он же отдал сыну для пересадки свой костный мозг. Но это не помогло. День и ночь проводил у кровати сына, переворачивал его. Леня был весь загорелый до черноты. Только спина светлая. Видимо, на нее попало меньше радиации. Он везде был с Сашей Акимовым, был его тенью. И сгорели они одинаково, и почти в одно время. Акимов умер 11-го мая, а Топтунов — 14-го. Они погибли первыми из операторов.

Да, во многом можно согласиться с Давлетбаевым. Атомные операторы — не просто исполнители. В процессе эксплуатации атомных станций им приходится принимать массу самостоятельных и ответственных решений) зачастую очень рискованных, чтобы спасти блок, с честью выйти из аварийной ситуации или тяжелого переходного режима. Всего многообразия всевозможных сочетаний режимов и неполадок никакими инструкциями и регламентами, к сожалению, не предусмотришь. И тут важны опыт и глубина профессионализма эксплуатационников. И Давлетбаев прав, говоря, что после взрыва операторы показали чудеса героизма и бесстрашия. Они достойны преклонения.

Госпиталь 6 Москва Чернобыль Что Стало С Медсестрами

Недолго я расслаблялся, и к наступившей ночи в бокс заехал следующий пациент. Расспросив его, я понял, что ему мазки не брали, возьмут только сегодня, то есть нас ждёт дня 3 ожидания — положительный он, или отрицательный. У меня, впрочем тоже взяли мазки — после того как у прошлого соседа установили положительный результат. Мой результат опять отрицательный.

В дыхательных путях и лёгких развивается серозное воспаление, отёк, гиперемия, кровоизлияния, позже — формирование очагов некроза. Мерцательные эпителиоциты теряют реснички, что ухудшает трахеобронхиальный и альвеолярный клиренс слизи, содержащей бактерии, слущенные эпителиоциты, экссудат. Возникают участки микроателектазов. Некрозы, снижение клиренса и ателектазы приводят к развитию бактериального фибринозно-геморрагического, фибринозно-гнойного воспаления (Патологическая анатомия. М.А. Пальцев, Н.М. Аничков, Москва, Медицина, 2001).

Стал записывать рацион в приложение со счётом калоража. Получается, что кормят в среднем на 1300 — 1500 ккал. Это меньше чем основной обмен среднего человека, ведущего малоактивный образ жизни. Порции маленькие. В СССР при туберкулёзе и крупозной пневмонии, насколько я помню, был богатейший 11 стол с обилием белковой пищи и пищи, богатой витаминами. Или 13 стол с 6 кратный приёмом пищи в сутки, богатой витаминами, потреблением воды до 2,5 литров в сутки (здесь на отделении воды нет вообще).

После поступления взяли мазки, выдали разных баночек: писать и кашлять, взяли кровь из вены, влили 2 капельницы: Цефтриаксон (цефалоспорин третьего поколения) и Хемомицин (госпитальный макролид Азитромицин), и вечером перед сном ещё Цефтриаксон. Вкололи Фраксипарин (низкомолекулярный Гепарин). Выдали Иммард (Гидроксихлорохин), Амброксол, Парацетамол. Пошло лечение.

Из нашего бокса очень хороший вид (если не опускать глаз на пандус) — лес. Птиц мало, но шум листвы, шум дождя в лесу и все оттенки зелёного вместе с голубым небом дают умиротворяющее состояние. Один раз прилетал-подползал жук-олень. Кто не видел — это очень крупный жук, занимает поперечник ладони (есть и крупнее). По пандусу бегают вездесущие коты, которых подкармливают больные.

Легасов велел забрать три мешка зараженных вещей»

Первый эпизод мини-сериала «Чернобыль» канала HBO был показан 6 мая. Всего создатели проекта сняли пять серий. Большинство героев – реальные исторические персонажи, локации максимально похожи на те, что были в 1986 году в Припяти, Минске и Москве, события зафиксированы с максимальной точностью – как существенные, такие как и на первый взгляд мелкие – такие, как падавшие с неба мертвые птицы или порыжевший за ночь радиоактивный лес.

В сериале «Чернобыль» есть сцена, в которой член правительственной комиссии по ликвидации катастрофы, физик Валерий Легасов докладывает о возможных последствиях взрыва на атомной станции членам Политбюро и Михаилу Горбачеву. «Умрут тысячи – в ближайшее время, и затем – десятки тысяч», – говорит ученый. Последствия трагедии действительно оказались отложенными, от нее страдают несколько поколений.

Фельдшер московской «скорой» Любовь Кругова не была в Чернобыле, но принимала пострадавших, первых ликвидаторов аварии, которых спецбортом доставили из Припяти в столицу. Пока молодая женщина ехала в машине с одним из них, успела получить серьезную дозу облучения. «Подъехали мы к приемному покою «шестерки» (радиологической больницы №6, в которой лежали все пострадавшие при аварии – прим.ред.). Выскакивает медсестра и кричит: «Вы что, мы же чистые!». Я не поняла, о чем она. Осмотрела себя: вдруг испачкалась, когда поднимала пациента? Переправили нас в спецприемник. И тут уже мы увидели дозиметриста. Я только поднесла к дозиметру руки — оказалась, доза уже большая», – рассказывает Кругова.

Существует огромное множество воспоминаний людей, которые оказались в зоне аварии на Чернобыльской АЭС. Самый большой свод таких свидетельств – книга нобелевского лауреата, белорусской писательницы Светланы Алексиевич «Чернобыльская молитва». Кстати, именно из нее была заимствована для сценария сериала «Чернобыль» история пожарного Василия Игнатенко и его жены Людмилы (в фильме их играют актеры Джесси Бакли и Адам Нагайтис).

Врач-психиатр Георгий Савов работал в Чернобыле спустя два года после трагедии, в 1988 году. Он говорит, что у тех, кто находился тогда в Зоне, проблемы были не только с физическим здоровьем, но и с душевным. «Как психиатру мне приходилось принимать людей достаточно часто», – признается доктор.

6 Больница Москве Чернобыль

Создателем системы медицинского обслуживания работников атомной промышленности выступает Герой Социалистического труда, лауреат Ленинской и государственных премий СССР, кавалер шести орденов Ленина, генерал-лейтенант медицинской службы, заместитель Министра здравоохранения СССР Аветик Игнатьевич Бурназян, который одновременно с 1954 года возглавляет Третье главное управление при Минздраве СССР.

Что-то нас удерживало от того, чтобы ехать в Москву. Еще до аварии я знал, что если схватил радиацию, то нужно выпить спирт или самогонку. Еще начальник цеха Фроловский мне говорил, если на выходе у меня обнаруживали дозу: «Сынок, тебе еще детей рожать. Иди и выпей полстакана спирта, и без этого его не выпускать».

От абсолютного большинства пациентов, лежащих в палатах, радиоактивное излучение не исходило. Исключение составили два крайне тяжелых больных, у которых большие количества радионуклидов попали внутрь организма. Дозиметрист не разрешал даже останавливаться в коридоре возле дверей этих двух палат. Одного пострадавшего я помню — это был Виктор Дегтяренко, дежурный оператор реакторного цеха.

«И российские, и международные специалисты пришли к выводу: да, вина операторов есть, но такой тип реакторов в определенных условиях можно ввести в нестабильные параметры работы. Непосредственное начало аварии – нажатие кнопки аварийной защиты, после которой реактор должен был остановиться, а он начал разгоняться», – объясняет профессор РАН Андрей Ширяев.

В комплекс зданий Басманной больницы входит бывший усадебный дом Н.Н. Демидова, построенный в 1779-1791 гг. Архитектура здания довольна внушительная: центр главного корпуса закрыт 2 флигелями, а архитектуру фасада усиливают ниши с многофигурными барельефами. В результате пожара в 1812 году первоначальная отделка интерьеров была уничтожена. Во время реконструкции здания, которая проводилась в 1837 году, был выстроен новый парадный вестибюль. В 1837 в усадьбе был размещен Сиротский приют, и к восточному торцу здания была пристроена небольшая церковь Успения Анны. В годы Великой Отечественной войны Басманная больница стала военным госпиталем, о чем свидетельствует наличие мемориальной доски на главном здании.

14.00 Анатолий Васильченко, сотрудник ЧАЭС: «Я в отпуске, супруга встала раненько, провела старшего в школу, а сама пошла на базар. На базар нужно было идти по диагонали через весь город, там, около станции Янов находился небольшой базар, где можно было скупиться у приезжих селян. Вернувшись, так ничего и не купив, она сообщила мне новость: «Говорят, что на станции реактор взорвался», — на что я сказал ей, что наши реакторы не взрываются. Так нам говорили в институте. Базар закрыт, кругом полно милиции, и улицы моют растворами. Мой дом в пятом микрорайоне по улице Гидропроектовская. Вышел на балкон, посмотрел в сторону ЧАЭС, но из-за дымки и плохой видимости ничего не заметил. Встретил на площадке подъезда соседа. Он работал на маневровом тепловозе и всю ночь был на площадке вблизи ЧАЭС. Он сказал, что за всю жизнь у него не было такого состояния как сейчас, когда неожиданно пошла кровь носом. Позавтракали, я решил заняться своей лодкой. На берегу у нас была небольшая лодка, а двигатель я держал зимой дома в квартире. Взял бензин, двигатель, и на велосипеде вместе с младшим сыном, покатил на берег. Летал самолет и видно проводил аэросъемку, немного капнул дождь и быстро прошел. Спустил лодку, завел двигатель и решил прокатиться до ж/д моста через реку Припять. На берегу было много рыбаков, все удивленно на меня смотрели, а я на них. Когда подъехал к ж/д мосту на реке Припять и посмотрел на станцию то понял, что жена была права. Главный корпус, где находился реактор 4-го блока был разворочен, была видна внутренняя часть помещений, где работали циркуляционные насосы и шел пар, возможно, смешивался с дымом, но огня не было. Понял, что ситуация непростая. Вернулся обратно домой. Улицу мыла машина с Чернобыльскими номерами, видно из Припяти не справлялись. Позвонил товарищ с работы, сказал, какой уровень радиации в городе и посоветовал закрыть все форточки. Пришел старший сын из школы. Школа была рядом с домом, а школьников пока занятия не закончились, из школы не выпускали. Пообедали и решили уже всей семьей совершить поездку до моста. Прокатились, увидели тоже самое и вернулись домой. Уже кружили вертолеты, причем садились совсем близко от нашего дома. Из города выезжали люди самостоятельно: кто на автобусах, кто по воде. Всем частным машинам было запрещено выезжать. И вот в такой ситуации мы оказались, когда видишь что опасность рядом, а сделать ничего не можешь». Источник

02:00 На ЧАЭС приезжает директор станции — Виктор Брюханов, он возглавляет ее с 1970 года. Об аварии он узнал от начальника химического цеха, который позвонил ему домой. Брюханов приказывает открыть подземное убежище, в нем расположился штаб по борьбе с аварией. Он сообщает в Москву и Киев, что произошла авария, но ее масштабы пока неизвестны.

Валентин Белоконь: «Привели парня лет восемнадцати. Парень жаловался на тошноту, резкие головные боли, рвота у него началась. Они работали на третьем блоке, и, кажется, зашли на четвертый. Я спрашиваю — что ел, когда, как вечер провел, мало ли от чего может тошнить? Замерил давление, там сто сорок или сто пятьдесят на девяносто, немного повышенное, подскочило, и парень немного не в себе, какой-то такой. Завел его в салон «скорой». В вестибюле нет ничего, там даже посадить не на что, только два автомата с газированной водой, а здравпункт закрыт. А он «заплывает» у меня на глазах, хотя и возбужден, и в то же время такие симптомы — спутанная психика, не может говорить, начал как-то заплетаться, вроде принял хорошую дозу спиртного, но ни запаха, ничего. Бледный. А те, что выбежали из блока, только восклицали: «Ужас, ужас». Психика у них была уже нарушена. Этому парню сделал я реланиум, аминазин, что-то еще, и сразу же, как только я его уколол, еще трое к «скорой помощи» пришли. Трое или четверо из эксплуатации. Все было как по заученному тексту: головная боль, с той же симптоматикой — заложенность в горле, сухость, тошнота, рвота. Корпус был открыт, но люди на улицу выходили. Их рвало, им неудобно было. Стеснялись. Я их загоню всех в корпус, а они — во двор. Я им объясняю, что нужно садиться в машины и ехать в медсанчасть обследоваться. А они говорят: «Да я перекурил, просто переволновался, тут взрыв, тут такое. » И убегают от меня».

01:28 К станции приехал дежурный караул пожарной части (14 человек), который возглавлял 23-летний лейтенант внутренней службы Владимир Правик. Он отправил людей на тушение кровли машинного зала. В это же время сотрудники станции пытаются отключить все механизмы и разобрать электросхемы, которые искрили и могли загореться.

Координаты катастрофы: Чернобыльская атомная электростанция (ЧАЭС) находится около впадения реки Припять в Днепр. В 112 километрах от нее — Киев. В 12 километрах — город Чернобыль с населением около 14 тысяч человек, в 2 километрах — город Припять, в котором проживают 47500 человек. Средний возраст жителей составляет 26 лет. В 1984 году он получил звание лучшего молодого города Советского Союза.

23 Мар 2022      uristklin         282      

Похожие записи
• 
  Инвалид 3 Группы 2022 Купить Билет На Поезд И Самолет
• 
  Как Сообщить Судебным Приставапм Что Человек Не Проживает Там
• 
  Как Получить Статус Малоимущей Семьи В Москве 2022 Документы
• 
  Как Оставить Номера Без Смены Собственника